назад | содержание | вперед

V. Русский человек на rendez-vous.
Часть автобиографическая.

Послушайте лихого болтуна,
но лучше - передайте сигарету.
Сегодня я, простите, с бодуна,
как подобает всякому поэту.

Наперсник музы, вещий баянист,
шагаю по земле. Играй, баяне!
Мой грешный путь по-прежнему тернист,
и это придает мне обаянья.

Пускай порой бываю сильно пьян
и выгляжу подчас экстравагантно, -
послушайте, как плачет мой баян,
послушайте бродячего ваганта!

Мне рыцарские качества даны,
я не боюсь терновника и терний,
но жизнь течет - и наши бодуны
на склоне лет нежней и суеверней.

Средь жизненных высот, широт, долгот
до смерти обретаться обреченный,
я перед вами - просто черный кот,
пусть мартовский, зато весьма ученый.

Я знаю, что зимою будет снег,
я знаю про дожди, я слышал плач их.
Бродячий кот, кочевник, печенег,
я блудный сын в семействе у кошачьих.

Я видел дам, что ходят без колгот,
я побывал в Содоме и Гоморре,
я знаю все, ведь я ученый кот,
мой рай обетованный - лукоморье.

Увези меня, дева, в Японию,
ей поэты ужасно нужны:
буду честно трудиться как пони я
ради блага японской страны.

Повстречаю прекрасную гейшу я
с черным поясом на кимоне,
воспылаю к ней страстью сильнейшею,
и она воспылает ко мне.

Я там стану почти небожителем
и природный талант воплочу:
с Кобой Абэ, великим учителем,
много танков я там настрочу.

А обретши гармонию большую,
я с японской натурой сольюсь,
стану рикшею, гейшею, мойшею,
впрочем, нет - харакири боюсь!

Славлю гейшу: она не обманщица,
утешает мужчин и котов;
но стократ мне милей экибанщица,
поэтесса камней и цветов.

Молодому, красивому, смелому,
мне по силам лирический бзик:
пусть твоя экибанька по-белому
мой японский развяжет язык!

Петров женат был на ее сестре...
И. Бродский

1.

Пишу стихи. Служу отчизне.
Я всем пожизненный кунак,
как говорил наперсник жизни,
Б.Л., простите, Пастернак.

Не Пастернак? Ну, кто-то третий,
мы ошибаемся порой.
Но к делу. Есть на этом свете
мой нелирический герой.

Прямой участник жизни светской,
он сочиняет и острит,
грустит о степи половецкой
и ублажает свой гастрит,
живет на улице Советской
и не живет на Бейкер-стрит.

Имеет самку сенбернара:
она прекрасна, как кобель,
напоминает кулинара,
анфас - Гийомаполлинера,
и носит кличку Изабель.

2.

Светает. Наступает утро,
а в голове лишь кама-сутра,
да мафиози козаностры,
распутины и калиостры,
Фидель и Вероника - сестры.

Грустит обиженное сердце:
вкушаю давние грехи,
читаю Квинта или Терца,
пишу пижонские стихи.

Но я творю не для народа:
там Окуджаву не поют!
Бежать! Пусть матушка-природа
мне предоставит свой приют.

Бонжур, любезная поляна!
Костер мне будет меч и щит,
и даже мокрое полено
здесь музыкально затрещит.

Я части этого оркестра
сложу в квадратное каре
и печень Вероники Кастро
поджарю на своем костре.

3.

Бифштекс готов - приступим к тризне:
поел - другого угости!
Друзья! Приятно и при жизни
кому-то пользу принести!

Но что поделать - vita nostra
пуста, как полая канистра,
жестока, словно Клитемнестра,
страшна, как омуты Днестра;
по яркости - совсем не люстра,
по красоте - совсем не астра,
к тому же завершится быстро, -
моя приемная сестра!

Константину Михееву

Очевидно, и все-таки невероятно,
даже вещий Капица поверит с трудом:
я вчера угодил (ну, а как - непонятно)
в незнакомый мне век, в незнакомый мне дом.

За столом, при свечах, в серебре, в позолоте
и с вельможной звездой на тугом животе,
некто в черном с нерусской фамилией Гете
непонятные знаки чертил на листе.

На лысеющий лоб, как на гладкую стену,
падал полной луны электрический свет...
"Миль пардон, их бин тоже хотел бы Елену,
их бин стоит того, их бин - русский поэт!

Впрочем, я пошутил, а на деле едва ли
мне нужны поцелуи губастых Елен.
Мне гораздо важней, чтоб меня понимали,
я ищу человека, их бин Диоген!

Ах, не хмурьте, пожалуйста, гордые брови:
будем вместе творить при немецкой луне!
Мы поэты, а значит - кузены по крови,
гениальны, а значит - кузены вдвойне!"

Но суровый старик, сохраняя величье,
рассмеял мне лицо и отвесил плевок:
"Есть меж нами с тобой родовое различье:
прочь! Я - тайный советник, ты - явный совок!"

"Данке шен, не питайте к поэту презренья" -
не тревожа покой олимпийской тиши,
я ушел, соскребая нагар сожаленья
с фонаря никого не нашедшей души.

Загрустив о тебе к середине десятой недели,
я погнал самокат собирать тебе лучший букет:
на полях элизийских я рвал для тебя асфодели,
только Цербер, собака, недаром жуёт "китекет"!

Мне бы мёртвую воду шеломом черпать в Ахеронте
или мыслию течь по стволу твоему, Иггдрасиль!
Но меня окружили враги на невидимом фронте,
сняли скальпелем скальп, а стилетом поправили стиль.

Мастер спорта Харон на биреме устанет от гребли -
потеряю надежду кисельных достичь берегов;
эскадрилья валькирий взлетит, асфодели колебля,
неизвестно, к какому концу унося седоков...

А когда долгожданный звонок зазвенит в телефаксе,
нервно трубку сниму и услышу тебя, Сулико...
Молоком седины окропит мои кудри Галаксий -
нам, поэтам, по праву за вредность дают молоко!

Природу славлю
В песне и стихе,

С подругою
Гуляя по росе.

Вдали желтеют
Воды Хуанхэ...

Вот только нету
Генерала Се...

А где-то там,
За тридевять земель,

Кубинец
У подруги на плече

Советскую
Вкушает карамель...

Вот только нету
Генерала Че!

Опрометчивый джентльмен на Фиджи
неудачлив был в робберном бридже:
унося на себе
лишь кальсоны х/б,
выдавал их за новые бриджи.

Эротический монстр из Бремена
много дел успевал одновременно:
места два или три
посещал до зари,
а наутро - супруга беременна.

Знойной женщине с острова Кубы
как-то ночью приснились инкубы,
но, не сбившись с пути,
она в силах пройти
пламя, воду и медные трубы.

Мафиози с Каспийского озера
выпадало в рулетку одно "зеро",
он же ставил на "нуль"!..
С горя приняв семь пуль,
он упал под колёса бульдозера.

Просвещённый могильщик с Кальварии
лучшим пивом считал "аливарию".
Пил с полудня, но к трём
с мочевым пузырём
неизменно случалась авария.

Осторожный политик из Бреста
говорит, что боится ареста,
но, по-моему, лжёт,
ибо лишь за решёт-
кой довольно престижное место.

Безработный филолог из Гродно
подаянья просил благородно:
нёс две шляпы в руках
и на двух языках
надпись: "Киньте в какую угодно!"

Рифмоплёт, хоть и жил не в Америке,
но от этого не был в истерике,
и порою по пьянке
про загадочных янки
сочинял неплохие лимерики.

Меня сегодня муза посетила...
В. Высоцкий

В дверь тихо постучали. Это муза.
Она пришла со мною ночевать:
к поэту из Советского Союза,
на узкую скрипучую кровать.

Шикарная варшавская блондинка,
ночная нимфа эрогенных снов,
она вошла. Не муза, а картинка!
А я без брюк, и даже без штанов.

За окнами раскинулась Варшава,
бежала ночь свой вечный марафон;
неистовый булатный Окуджава
неистово терзал магнитофон.

А тут такая гостья. Вот не ждали!
Опять не будет в доме тишины!
"Ах, не спешите сбрасывать сандалий.
Позвольте только натяну штаны."

Моей едой не каждый соблазнится,
но музы - невзыскательный народ:
сверкнула вилка в царственной деснице,
а шуйца ухватила бутерброд.

На вилке тихо корчился картофель,
о неизбежной гибели скорбя.
Она меня разглядывала в профиль,
а после - предложила мне себя.

Она глядела ласково и страстно,
глаза шептали: "Милый! Я уже!"
"Подруга, вы стараетесь напрасно -
я думаю сегодня о душе.

Сегодня я ужасно целомудрен,
сегодня я телесность умерщвлю.
Тем более, ваш бюст слегка напудрен,
я пудры на груди не потерплю!"

Поспешно проглотив мою салями,
промолвив: "Ну и черт тебя возьми!",
она ушла и хлопнула дверями,
она ушла и хлопнула дверьми.

Осиротели русские пельмени,
но мне мила такая селяви:
пусть впереди большие перемены,
я музе не отдамся без любви!

Земную жизнь пройдя по половице,
чтоб не скрипеть зубами и пером,
не портя первородством чечевицы,

топорным стилем - текста, топором
старух-процентщиц и медовой каши
во рту того, кто чувствовал нутром,

что и в делах амурных пища наша
духовна быть должна и высока
(кто не согласен - место у параши!),

что наша цель - любовь издалека,
хоть из груди поэта-оборванца
не вырвется певучая строка:

на кой мне ляд поэзия Прованса -
принцесса Греза, я вам не вассал,
тут не до рифм - дожить бы до аванса,

как белорусский классик написал,
вот разве что воспеть пивные дрожжи
под сенью дружных пуз, и мяс, и сал

(Платон был прав, но истина дороже
полцарства в древнегреческом коне),
а за словесность можно и по роже,

под дых и в зубы, в пах и по спине,
и вот уже во рту вставная челюсть
(младые весны, как летят оне!);

жизнь - Божий дар, счастливый номер, прелесть,
которую так страшно потерять, -
пришли в сей мир, и только в нем пригрелись,

а в волосах уже седая прядь
и завтра могут выставить наружу,
плюс риск, что не поселят вдругорядь:

зловещей гостьи не обезоружу,
не намотаю на руку косу;
ища безрезультатно Жизни грушу,

не в сумрачном, но все-таки лесу,
стою среди библейской древесины
и яблоню Познания трясу -

напрасно! - нет от глупости вакцины,
но и она бездомному - приют;
сиди, поэт, кропай свои терцины,

плети слова, рифмуй, пока дают.

Не тратя сил на льду и велотреке,
не ведая мальчишеских угрей,
живет поэт по имени Андрей,
возвышенный, как римляне и греки;

цедя вино, вкушая чебуреки,
любя анапест, не любя хорей,
форсирует лирические реки,
чураясь прозаических морей;

внебрачный прапраправнук Аполлона,
тайком хватает звезды с небосклона.
Что делать - Аполлон ему судья!

На рубеже всемирной катастрофы
он пишет занимательные строфы
и верит в совершенство бытия.

назад | содержание | вперед